Я — не хочу. Слышишь, Нэй? Не хочу! И могу прокричать об этом на весь мир, если буду уверен, что ты не заткнёшь уши. Прямо сейчас могу встать и...

— Ах, dan Миллит, это было божественно!

Благоговейная тишина, воцарившаяся, когда эхо последнего аккорда растворилось в дыхании слушателей, нарушилась шелестом восторгов, не переросших в громкие возгласы лишь потому, что женщинам, молодым и молодящимся столь открытое проявление чувств не к лицу, а мужчины и сами не решатся признать, что песня тронула сердце, спрятанное за стальным панцирем бесстрастия.

Музыкант, в чьей улыбке скромность должным образом соседствовала с удовлетворением от замечательно проделанной работы, раскланивался, принимая заслуженную похвалу, и отвечал своим почитательницам:

— Ну что вы, daneke, мои заслуги не столь велики. Эти строки принадлежат вовсе не моему перу: я лишь взял на себя смелость доверить их музыке и исполнить перед...

— Должно быть, это становится традицией: без спроса пользоваться чужим имуществом.

Я не кричал, да и вообще не придавал своему голосу какого-либо особенного выражения, но в гуле восторженных придыханий мои слова прозвучали отчётливо и неожиданно громко. Меня услышали все, начиная Вигером, который недоумённо поднял взгляд от сцепленных в замок пальцев, и заканчивая парочкой в креслах у противоположной стены. Если бы всё всегда получалось так, как задумано... Я вознёс бы богам молитву. Вкупе со щедрыми подношениями.

Собравшиеся в зале придворные посмотрели на меня. Кто-то с удивлением, кто-то с унынием, но ни один не посмел оставить без внимания мою реплику. А когда внимание достигло пика, я встал и медленно, чуть покачиваясь, направился прямиком через зал к своей обожаемой супруге.

Наис — единственная, пожалуй, не удостоившая меня долгим взглядом (короткий всё же был, уж кто-то, а я всегда это чувствую), не шевельнулась, даже когда носок моего правого сапога наступил на алый шёлк подола, разлёгшегося на паркете. Зато непрошеный ухажёр заметно напрягся, о чём в первую очередь говорило неприлично замедлившееся дыхание. Дурак! Нужно успокаивать пульс, а не смирять движения грудной клетки: что толку в длинных вдохах и выдохах, если жилка у тебя на виске бьётся, как пташка в клетке?

Я стоял и молча смотрел на свою жену. Смотрел сверху вниз, на прямой пробор, идущий ото лба к затылку, на тщательно взбитые локоны, увитые розовыми жемчужными нитями, на сложенные на коленях руки (точь-в-точь, как тогда, в нашу первую встречу), на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь, огорчительно маленькую для её владелицы, но такую желанную для меня...

Прошла целая вечность. Целая минута, пока Дагерт Иллис не поднялся на ноги, (оказавшись примерно одного роста со мной), и не спросил:

— Вам что-то угодно, dan?

Я не ответил, последний раз пробегая взглядом по любимым чертам, опрокинул в рот остатки вина, отвёл в сторону руку с бокалом, немного подумал и разжал пальцы.

Дзиннь! Хрусталь оказался слишком тонок: разлетелся вдребезги. Шушуканье в зале стихло окончательно, как стихает ветер перед грозой. Ждёте грома и молнии? Не буду обманывать ожиданий.

— Мне многое угодно, dan. Но не в вашем исполнении.

Он выдохнул, коротко и зло. Конечно, до оскорбления мои слова ещё не дотягивали, но при умелом использовании являлись ничем иным, как затравкой. И Дагерт, похоже, это понимал, поскольку, если верить ре-амитеру, дураком вовсе не был.

Ну, и как поступишь, парень? Отойдёшь в сторону, как разумный человек? Вклинишься в перебранку супругов, как благородный, но недалёкий растяпа? Меня устроят оба варианта. А тебя?

— Вам угодно что-то от этой daneke?

Уточняешь? Молодец. Я и сам люблю уточнить, если плохо вникаю в суть дела.

Отвечать не нужно: стою и ухмыляюсь, глядя парню прямо в глаза. Наис молчит, словно заранее набрала в рот воды на всё время приёма.

— Daneke не расположена разговаривать с вами. Или вы этого не заметили?

Язвим? Браво! Смелый парень. Или же неосведомлённый. В самом деле, если я не знал его в лицо, он точно так же может не знать меня.

— Daneke не проронила ни слова. Вам так хорошо известны её желания? Откуда же? Вы настолько близки?

Указательный палец правой руки Наис дрогнул, но молчание не нарушилось. Будет до самого конца делать вид, что меня не существует? На здоровье! А вот Дагерт, похоже, готов вспыхнуть и заполыхать жарким пламенем. Подольём масла?

— Не припомню вашего имени, dan. А вот лицо кажется мне знакомым... Случаем, не вы стоите на часах у королевской спальни каждые третий и двадцатый день месяца?

Карие глаза сверкнули ржавчиной углей. М-да, кажется я перестарался. Охрана спальни Её Величества сама по себе является делом вполне уважаемым и даже почётным, но не для молодых и подающих надежды офицеров, место которых в строю, а не в дворцовых коридорах. А вот заступать на вахту именно в те дни, когда Руала не навещает свои покои... Своего рода наказание для провинившихся, поскольку не имеет никакого смысла, однако требует безукоризненного исполнения.

Дагерт справился с гневом и процедил:

— Вы обознались, dan.

Дважды молодец. Но я буду не я, если не добьюсь своего:

— Ах, вас не удостоили ещё чести быть часовым? Какая жалость...

Он придвинулся ко мне вплотную и прошипел:

— Не знаю вашего имени, dan, и знать не желаю, но для того, чтобы скрестить шпаги, ведь не обязательно быть представленными друг другу?

— В чём вы правы, в том правы. Совсем не обязательно.

— Тогда я бы предложил выйти и...

— А зачем нам куда-то идти? Здесь вполне достаточно места. Или вы не решаетесь нарушить покой дворца звоном стали?

А вот теперь он повёл себя не самым достойным образом. Человек, сохраняющий холодный рассудок даже в опасных ситуациях, сразу вспомнил бы, что за устроение дуэли в пределах королевской резиденции полагается наказание, тяжесть которого определяется лично Её Величеством, и скорее позволил бы назвать себя трусом, чем преступил закон. Но Дагерт, то ли опьянённый винными парами, которые я щедро выдыхал ему в лицо, то ли не на шутку оскорблённый, забыл об этикете.

Молодой человек вышел к центру зала и отстегнул от перевязи ножны.

— К бою!

Придворные порскнули по углам. У Наис дрожали уже все пальцы на обеих руках, мелко-мелко, но губы оставались плотно сжатыми.

— Одну минуту, dan, — попросил я. — Позвольте и мне разжиться оружием.

Маленькая проблема. Моя острозубая daneke нежится дома, в особняке Торис, и никто, разумеется, не удосужился доставить её в мои любящие руки. Церемониальной зубочистки у меня отродясь не водилось, потому что я крайне редко принимаю участие в церемониях, а те, на которые допущен, не предполагают оружие либо позволяют располагать привычным клинком. Где бы раздобыть ковырялку? А, вот и она сама ко мне идёт!

— Рэй, что всё это значит?

Вигер остановился в шаге от меня и постарался говорить, как можно тише.

— Что видишь.

— Ты собираешься устроить дуэль?

— Уже.

Улыбаюсь беззаботно и невинно, как маленький ребёнок.

— Рэй, ты понимаешь, что творишь?

— Не волнуйся, приятель! Лучше одолжи мне во-о-о-о-он ту палочку, которая качается у тебя на поясе, а?

— Это плохая идея.

— Это великолепная идея.

— Рэй, ты не можешь сейчас...

— Могу, не могу, а парню напротив этого уже не объяснишь. Взгляни, как он нервничает: ещё минута промедления, и порежет на ленточки первого попавшегося под руку!

Вигер покачал головой:

— Рэй, что-то мне подсказывает: виновник дуэли вовсе не он.

— Это имеет значение? Вызов брошен и принят, что ещё нужно? Одолжишь мне шпагу? Учти, если не одолжишь, буду драться голыми руками, порежусь, и ты никогда себе не простишь, что...

— Не прощу, это точно, — вздохнул ре-амитер. — Что пошёл у тебя на поводу. Держи!

И я стал счастливым обладателем форменной шпаги офицера Городской стражи. Не абордажная, конечно, но тоже неплохо: подлиннее, поуже, гарда плетёная, но плетение почти сплошное — кончиком не проколоть. Судя по блеску кромки, ковырялка хорошо наточена. В общем-то, а почему бы ей не быть острой? Это же не парадная безделушка, а вполне рабочий инструмент, которым Виг пользуется (поправка: должен иметь возможность пользоваться) каждый день.